Неточные совпадения
Татьяна с ключницей простилась
За воротами. Через день
Уж утром рано вновь явилась
Она
в оставленную
сень,
И
в молчаливом кабинете,
Забыв на время всё на свете,
Осталась наконец одна,
И долго плакала она.
Потом за книги принялася.
Сперва ей было не до них,
Но показался выбор их
Ей странен. Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной.
В это время послышались еще шаги, толпа
в сенях раздвинулась, и на пороге появился священник с запасными дарами, седой старичок. За ним ходил полицейский, еще с улицы. Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом. Раскольников упросил доктора подождать хоть немножко. Тот пожал плечами и
остался.
— О, ведь я на мгновение, я войду и просижу
в пальто. Перезвон
останется здесь
в сенях и умрет: «Иси, Перезвон, куш и умри!» — видите, он и умер. А я сначала войду, высмотрю обстановку и потом, когда надо будет, свистну: «Иси, Перезвон!» — и вы увидите, он тотчас же влетит как угорелый. Только надо, чтобы Смуров не забыл отворить
в то мгновение дверь. Уж я распоряжусь, и вы увидите фортель…
В субботу утром я поехал к Гарибальди и, не застав его дома,
остался с Саффи, Гверцони и другими его ждать. Когда он возвратился, толпа посетителей, дожидавшихся
в сенях и коридоре, бросилась на него; один храбрый бритт вырвал у него палку, всунул ему
в руку другую и с каким-то азартом повторял...
— С тобою старуха
остается; а
в сенях и на дворе спят козаки!
Собаки опять затихли, и нам было слышно, как они, спутанным клубком, перескакивая друг через друга, опять убегают от кого-то, жалко визжа от ужаса. Мы поспешно вбежали
в сени и плотно закрыли дверь… Последнее ощущение, которое я уносил с собой снаружи, был кусок наружной стены, по которой скользнул луч фонаря… Стена
осталась там под порывами вихря.
Когда Павел и Анна Ивановна вошли
в сени, арап снял с нее салоп и, перекинув его на руку, видимо,
оставался несколько мгновений
в недоумении: таких мехов он еще не видывал: салоп у Анны Ивановны был на крашеном заячьем меху.
Но возвращаюсь к рассказу. Встретила меня
в сенях какая-то старуха, должно быть стряпка, которая, взглянув на мои пуговицы, побледнела и как-то странно вся всколыхалась. Испуг, очевидно, парализировал всю ее мыслящую силу, потому что она безотчетно топталась на одном месте, как бы недоумевая,
оставаться ей или бежать.
Этта у нас один благой, злой он такой, поймал другую благую бабу, да так ее оттрепал
в сенях, сто еле жива
осталась, — того и гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: «Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем» — ей-богу-с!
Отдав это приказание и проводив
в сени гостей, Морозов отправился через двор
в домовую церковь; перед ним шли знакомцы и держальники, а за ним многочисленные холопи.
В доме
остался лишь дворецкий да сколько нужно было людей для прислуги опричникам.
— Перелезай на ту сторону. Время немного
осталось; день на исходе… Завтра чем свет станешь крыть соломой… Смотри, не замешкай с хворостом-то! Крепче его привязывай к переводинам… не жалей мочалы; завтра к вечеру авось, даст бог, порешим… Ну, полезай… да не тормози руки!.. А я тем временем схожу
в Сосновку, к печнику понаведаюсь… Кто его знает: времени, говорит, мало!.. Пойду: авось теперь ослобонился, — заключил он, направляясь
в сени.
— Не ходи, Дунюшка! Не бойся, родная: он ничего не посмеет тебе сделать…
останься со мной… он те не тронет… чего дрожишь! Полно, касатка… плюнь ты на него, — раздавался голос старушки уже
в сенях.
Процесс кончился; у Прокопа
осталось двести пятьдесят тысяч, из которых он тут же роздал около десяти. Сознавая, что это уже последняя раздача денег, он был щедр. Затем, прожив еще с неделю
в Верхотурье, среди целого вихря удовольствий, мы отправились уже не
в Верхоянск, а прямо под
сень рязанско-тамбовско-саратовского клуба…
Как скоро графиня уедет, ее люди, вероятно, разойдутся,
в сенях останется швейцар, но и он обыкновенно уходит
в свою каморку.
Татьяна(почти кричит.) Мне негде отдохнуть! Я навсегда устала… навсегда! Понимаете? На всю жизнь… от вас устала… от всего! (Быстро уходит
в сени. Акулина Ивановна делает движение к дочери, как бы желая остановить ее, но, всплеснув руками,
остается на месте, недоумело раскрыв рот.)
Молчалин, после сцены
в сенях, — не может
оставаться прежним Молчалиным.
Я рад.
Останься до утра
Под
сенью нашего шатра
Или пробудь у нас и доле,
Как ты захочешь. Я готов
С тобой делить и хлеб и кров.
Будь наш, привыкни к нашей доле,
Бродящей бедности и воле;
А завтра с утренней зарей
В одной телеге мы поедем;
Примись за промысел любой:
Железо куй иль песни пой
И села обходи с медведем.
Он вышел и через минуту внес
в юрту две переметные сумы. Развязав ремни, он стал вынимать оттуда привезенные с собою припасы: круги мерзлого масла, мороженого молока, несколько десятков яиц и т. д. Кое-что из привезенного он разложил у меня на полках, остальное вынес на мороз,
в сени, чтобы не растаяло. Затем он снял шаль, шубу и кафтан и,
оставшись в красной кумачной рубахе и шароварах из «бильбирета» (род плиса), уселся против огня на стуле.
Оставшись один, от нечего делать я пошел
в избу. Хозяйка парила крынки, Федька сидел на лавке и что есть силы колотил по столу косарем; бабушка-старуха переправилась из
сеней на голбец… На меня из них никто не обратил внимания.
Когда Фекла объявила во всеуслышание причину своего посещения,
в избе поднялся такой страшный шум, что с минуту можно было думать, что она разрушается до основания;
в сенях послышалась давка, визг, пискотня… Не успела одуматься хозяйка, как уже изба ее опустела,
остался только мельник; благодаря радушному приему один он не
в силах был последовать общему примеру.
Разборка кончалась.
Оставалось сотни три-четыре блюд перебрать, остальное было разобрано, Пантелеем уложено и работниками вытащено
в сени, либо сложено на дровни, чтоб завтра же, до заревых кочетов,
в Городец посуду везти.
Алексей
оставался несколько времени
в подклете. Его лицо сияло, глаза горели. Не скоро мог он успокоиться от волнения. Оправившись, пошел
в сени короба считать.
Через час! Ура! Значит, целый час
оставался в моем распоряжении. Чего только нельзя было сделать
в продолжении часа! Не теряя ни минуты, я выскочила
в сени и, сбежав с крыльца, помчалась к колодцу, из которого черпал ведром воду старый Николай.
— Кто там ходит — спать не дает? — послышался заспанный, сердитый голос, когда я была почти у цели,
оставалось открыть дверь
в сени.
Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал. Искали ее и на кухне, и
в сенях, и
в саду, и на рубежах на поле, и даже
в темной церкви, где, думалось некоторым, не
осталась ли она незаметно для всех помолиться и не запер ли ее там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и хозяева впали
в немалую тревогу.
— Ты ее не боишься? Хорошо. Пусть все твои труды ничего не стоят, пусть на земле ты
останешься безнаказанным, бессовестная и злая тварь, пусть
в море лжи, которая есть ваша жизнь, бесследно растворится и исчезнет и твоя ложь, пусть на всей земле нет ноги, которая раздавила бы тебя, волосатый червь. Пусть! Здесь бессилен и я. Но наступит день, и ты уйдешь с этой земли. И когда ты придешь ко Мне и вступишь под
сень Моей державы…
Ну что ж! Спешить некуда: свистят, да белят, да цигарки крутят. К вечеру, почитай, всю работу справили, один потолок да
сени на утреннюю закуску
остались. Пошабашили они, лампочку засветили. Сенники
в уголке разложили — прямо как на даче расположились. Начальства тебе никакого, звезда
в окне горит, сало на зубах хрустит, полное удовольствие.
И когда"суб"стал разузнавать, кто начал эту схватку, — зачинщиком
остался он, Заплатин, и"суб"внизу
в сенях у вешалок сказал ему внушительно...